Пограничное состояние России

Опубликовано в Сноб 2018

Отсутствие опоры в период взросления и умения управлять своими эмоциями нередко развивает в людях склонность к черно-белой оценке действительности и готовность резко менять оценки, записывая окружающих во враги либо в друзья. Психотерапевт Ольга Мовчан считает, что иногда так поступают целые страны, причем по схожим причинам

В последнее время поведение российских околовластных структур является особенно эмоционально насыщенным, импульсивным и непоследовательным. Ситуация с отделением РПЦ от Константинополя — яркая тому иллюстрация. Только что Афон был одной из главных святынь православия, местом паломничества и значительных трат российской элиты. Теперь «нельзя мирянам: крестить (и миропомазывать) детей, исповедоваться и причащаться, принимать таинство соборования у священников и епископов Константинопольского патриархата», включая представителей Афонского комплекса. Сам Варфоломей, еще вчера главный православный иерарх, объявлен еретиком и раскольником. Эта внезапная смена дружбы на вражду происходит без каких-либо серьезных причин. Нельзя же, право, отмену анафемы паре иерархов в соседнем государстве в здравом уме считать достаточной причиной для того, чтобы списать в ноль и святость места, и мудрость афонских старцев, и общую историю.

В психиатрической практике такой способ реагирования относят к пограничным особенностям личности, или пограничной организации. Для нее характерно неясное ощущение собственного «я», проблемы в самоопределении (так называемая диффузная идентичность), примитивные защитные механизмы, используемые для того, чтобы не сталкиваться с трудно переносимыми переживаниями, сложности с доверием, необходимость контролировать реальность, склонность организовывать эмоционально-насыщенные, конфликтные отношения.

Одним из главных факторов формирования пограничной организации личности считается отсутствие у нее в детстве стабильного взрослого, на которого можно опереться, которому можно доверять и который сам способен строить доверительные отношения. В опыте у человека с пограничной организацией — обманутое доверие, обрушение того, на что он рассчитывал как на опору. В легком варианте это может быть повторяющаяся ситуация ненадежности взрослого. Например, ребенок отошел от матери к песочнице, а вернувшись, не обнаружил ее на месте. Он переживает растерянность, фрустрацию и гнев. Но его нужда в матери сопоставима с его гневом в отношении нее. Ребенок не в состоянии соотнести разнонаправленные эмоции к одному человеку и переживает покинувшую его мать и мать, в которой он нуждается, как разных людей. Так формируется одна из примитивных защит — расщепление. В будущем этот способ восприятия переносится на других. Соответственно, и реакции на них становятся полярными — в зависимости от того, «кого» из расщепленных частей партнера видит перед собой человек в данный момент.

В результате, став взрослым, человек рассматривает внешние субъекты либо как абсолютно хорошие, либо как абсолютно плохие — сиюминутно. Мир при пограничном опыте — черно-белый: «русские хорошие», «американцы плохие», «демократы хорошие», «патриоты плохие» или наоборот.

Другой примитивный защитный механизм, характерный для пограничной организации личности, — проективная идентификация. Если какое-то мое переживание для меня невыносимо, я начинаю верить, что на самом деле оно присуще не мне, а другому. Легче найти врага, чем разбираться, что я делаю не так, потому что последнее означает сталкиваться с собственным несовершенством. Особенно это касается вещей, которые изменить действительно сложно.

Такая невозможность интеграции «хороших» и «плохих» переживаний в значительной степени объясняет трудности с собственной идентичностью. В здоровой ситуации мы достаточно ясно определяем себя через социальную принадлежность — профессиональную, национальную, политическую, а также через интеллектуальные особенности, способности, внешние признаки, хобби и т. д. При пограничной организации самоидентификация противоречива и непостоянна, восприятие других и отношение к ним аналогично затруднено. Диффузная идентичность и примитивные способы защиты возникают из-за недостатка опоры, но и, в свою очередь, снижают возможность опираться и на самого себя, и других. В результате теряется способность доверять, возникает подозрительность, постоянное тестирование реальности. Как следствие, у людей с такими проблемами взаимоотношения в социуме очень эмоционально насыщены и характеризуются либо идеализацией, либо обесцениванием.

Когда речь идет о нескольких людях, группах или сообществах, в которых поведение разных участников приобретает пограничные черты, говорят о пограничном поле или пограничной ситуации. Если посмотреть на нашу страну в исторической перспективе, в России давно присутствуют все условия для формирования пограничной организации личности и поля. Наши родители, деды и прадеды все время сталкивались с нестабильностью реальности, невозможностью опереться ни на людей, ни на идеологию. На много поколений назад мы видим те же паттерны, выросшие из многолетнего опыта непредсказуемости и ненадежности основ, приправленные вызывающей ужас кровожадностью. В контексте нашей истории это обрушение происходило многократно даже на отрезке одной человеческой жизни. Царь, помазанник божий, оказался помехой на пути к светлому будущему и был убит. (Впрочем, только все привыкли к декларированной справедливости такого развития событий, как он же стал почитаться святым.) Идея веры в Бога не просто была поставлена под сомнение — она была жестко стигматизирована, в процессе борьбы с верой погибли тысячи священнослужителей. Верить стало можно только в коммунизм. При этом «истинные и настоящие коммунисты и герои» в одночасье становились шпионами, врагами народа и самого Сталина. Да и Сталин, отец народов, внезапно оказался «не отцом, а сукою». А потом рухнули и коммунизм, и идея светлого будущего. Слова поменяли коннотацию, «западный» стало читаться как «развитый», «качественный». А «советский» перестало значить «отличный» и стало ассоциироваться с чем-то отсталым. Мы с ускорением отправились вдогонку за тем самым миром, который совсем недавно показывал нам свой чудовищный капиталистический оскал. Но что-то опять пошло не так. Концепция снова поменялась. Запад опять катастрофически испортился.

Дихотомия отношения к современному конфликту России и мира сохраняет монохромность и в глазах либерально настроенной части населения, и в глазах так называемых патриотов. Или «Россия виновата, она отделяется от мира», или «мир виноват, Россия не имеет шанса с ним договориться». В пограничном поле нет возможности предположить, что и мир, и Россия не идеальны, а ответственность нужно делить и искать возможности договариваться.

Эта невозможность усугубляется тем, что в подобных ситуациях, как правило, присутствуют двойное дно и ощущаемая на уровне подсознания фальшь, усиливающие недоверие. Непредсказуемость и ненадежность основ свойственна системам, в которых то, что официально предлагается как основы, на самом деле является декорацией, выстраиваемой выгодополучателями. Революции, смены религий и идеологий, вражда с соседями и дружба с ними, изменения правил и порядков, систем определений и этик выдаются за движение от ложного к истинному, от плохой жизни к светлому будущему. Однако происходят они потому, что элиты (новые или старые) могут в процессе заработать, обезопасить себя или получить больше власти. Эта дихотомия часто работает и на личном уровне: в результате трансформации героя-коммуниста в шпиона в сталинское время кто-то мог получить дачный сарайчик, а то и комнату в коммуналке или повышение по службе — материальную подоплеку имели многие доносы. «Отмена» коммунизма в 1990-е и возврат к старым скрепам в 2010-е и «запрет Афона» — из той же серии, только масштабы у этих явлений разные.

К сожалению, члены общества, не являющиеся бенефициарами такого двоемыслия, но живущие и развивающиеся в создаваемом пограничном поле, поддерживают его существование и развитие: пограничные черты есть в каждом из нас, и при столкновении с пограничной ситуацией мы резонируем своими соответствующими реакциями.

Рецепт изменений в обществе не прост. Для глобальных перемен необходима смена подхода на институциональном уровне. Госинституты должны стать более предсказуемыми и опираться на что-то незыблемое: закон, конституцию, традиции. Механизмы, обеспечивающие прозрачность принятия решений, должны устранять «двоемыслие», объясняя реальные основания для тех или иных действий государства. Тогда и у конкретного члена общества будет формироваться ощущение большей стабильности и ясности. А пока не происходит глобальных структурных изменений, сложно формировать другие паттерны личного поведения.

Жить с пограничными свойствами личности тяжело. Людям с пограничным опытом сложно контролировать гнев и раздражительность. Их недовольство сопровождается глобальным обесцениванием. Вместо «ты сейчас меня не понимаешь» человек говорит «ты никогда меня не понимаешь», вместо «пожалуйста, обрати на меня внимание» — «ты всегда ко мне невнимателен». И они действительно переживают это «никогда» и «всегда» как истину. «Пограничнику» не очень заметно, когда больно другим, — чувство вины для него трудно переносимо, а значит, ситуация, когда есть опасность почувствовать себя виноватым, с большой вероятностью будет проигнорирована. Следствием описанных выше особенностей являются трудности в построении любых стабильных отношений. Это касается и любовных отношений, и дружеских, и взаимодействий на работе. Таким людям часто одиноко; они испытывают страх одиночества и склонны прикладывать серьезные усилия, чтобы не быть покинутыми, иногда платя за сохранение привязанности частью своей идентичности, выстраивая идеальный образ реального партнера и отказываясь замечать его несовершенство. Но идеальный образ не является реальностью, и через некоторое время люди с пограничным опытом начинают испытывать гнев и обесценивают другого человека, забывая про преувеличенные, но все-таки имеющиеся хорошие качества.

Психотерапия помогает компенсировать некоторые пограничные паттерны и научиться с ними жить. Человек начинает осознавать силу и адекватность своих эмоциональных реакций, научается лучше видеть и понимать других людей, научается принимать собственную неидеальность и несовершенство других, не разрывая при этом отношений. Это позволяет строить более комфортные и стабильные взаимоотношения, лучше достигать своих целей, находить, создавать и поддерживать достаточно прочные, не декоративные опоры.

Мне и самой хочется найти что-то надежное и неизменное. Своему ближнему окружению я рискую доверять. Гораздо сложнее с более широким социумом. Крутя головой во все стороны, я таки обнаружила единственное, что осталось на моем, еще не таком долгом, веку совершенно неизменным. Это Владимир Ильич Ленин. Сменились эпохи, друзья пару раз стали врагами и снова друзьями, Запад и Восток пару раз поменялись местами в нашей политике, хорошо и плохо каждые пару лет значит разное, а он как лежал в Мавзолее, так и лежит, никуда не двигается, никак не меняясь. Впрочем, посмотреть на Ильича не пограничным взглядом у меня не получается. Как ни крути, остается он совершенно черным. Неплохо было бы раздобыть цветных стеклышек.